Кузин Иван Андреевич

Иван Андреевич родился в Николаеве в 1926 году. Летним вечером 1936 г. А. Погребной собрал в яхт-клубе группу николаевских ребят, среди которых был и Ваня Кузин, и долго рассказывал о походах и гонках. Беседа увлекла школьников, почти все они стали заниматься парусным спортом. С большой благодарностью вспоминают свою первую наставницу Е. А. Иванову.

Практическое знакомство с парусом И. А. Кузин начал в команде А. И. Суэцкого на яхте «Гражданин». Зимой окончил курсы яхтенных матросов, которыми руководил А. Н. Голайко, и с весны вошел в экипаж Н. В. Ларина на швертботе «Ураган». Зимой 1939 – 40 гг. освоил программу 2-го класса и стал вторым рулевым на «Смерче». В 1941 г. успел завоевывать приз на юношеских соревнованиях.

Участник Великой Отечественной войны. После демобилизации осенью 1947 г. Иван Кузин вернулся в яхт-клуб. Всю зиму с товарищами ремонтировал (фактически восстанавливал) «Смерч» и первым вышел в лиман. В районе Варваровского элеватора резкий порыв ветра положил швертбот на воду и команда – кто в пальто, кто в фуфайке – окунулась среди плавающих льдин.

Через несколько минут потерпевших подобрали в две шлюпки. И было чему удивляться: ни у кого даже насморка!

Иван Андреевич подготовил более 20-ти яхтсменов, принимал участие во всесоюзных соревнованиях «Черноморская парусная неделя».

В настоящее время он работает главным врачом санатория-профилактория «Парус», здание которого напоминает наполненный ветром парус, расположено рядом со зданием яхт-клуба и своей величавостью затмевает еще недавно главенствовавшего над местностью красавца-соседа…

Гидропатия и талассотерапия

Когда Александр Петрович Севастьянов в первой книге «ЯХТКЛУБ» под 1941 годом поведал широкой парусной общественности о юных яхтсменах-героях, которые пошли взрывать Варваровский мост вместе с гитлеровским генералом, история показалась, честно сказать, бесхитростной патриотической легендой.

«Я, мой товарищ Николай Кузин и его брат Иван, попросили швертбот проехать пару галсов» – когда на эту фразу в дневнике Юры Куракина наткнулась Инесса Анатольевна Тараненко, она непроизвольно повернула голову к окну своего кабинета, взгляд из которого на полгоризонта закрывает обок соседствующий некогда профилакторий.

Если посмотреть на город со Спасского рейда, с точки зрения Николы Морского, в глаза бросаются два корабля, устремленные в целительную даль времени. Бригантина изящного замка Речного яхт-клуба, накрытая волной береговой зелени, и большой белый пароход, рассекающий ее гребень всей своей многопалубной массой.

Доминирующий над пейзажем белоснежный лайнер до мутации в кич «Reikartz Ривер Николаев» в начале III тысячелетия н. э. носил имя, что ни на есть банальнее которого и не припомнишь, и не придумаешь – «Парус».

Сколько их: алых, золотых и рваных – баз и домов отдыха, пансионатов и санаториев, кафетериев и прочих забегаловок – было разбросано по нашим побережьям во второй половине прошлого века. Иной раз доходило до оксюморона – это когда умирают со смеху, уморой называется.

Что, например, и случилось с рестораном на первом этаже дома, стоящего уступом прям наискосок от «Вечного зова» на Спасском спуске. Душа неизвестного художника-оформителя не выдержала, и он восстал против пошлой обыденности созданием оригинального образа. На неоновой вывеске «Парус» злачного места без особых усилий воображения прочитывалось слово, коим в русском фольклоре величают потаенные дамские прелести.

Тем не менее, когда в 1981 году заканчивалось строительство первого в городе санатория-профилактория, и на совещании в Облсовпрофе решался вопрос о его названии, из пятнадцати предложенных вариантов победил именно Парус – по личному настоянию главного врача этой знаменитой впоследствии здравницы. Потому что Иван Андреевич Кузин за свои годы достаточно настоялся под парусом, чтобы иметь право присвоить делу всей жизни это самое что ни на есть имя.

В личной беседе он подробностями разрушил простодушное обаяние легенды – она стала былью. Мост не взорвался, потому что был разминирован. Но пятнадцатилетний капитан об этом не знал. Наши войска не успевали переправиться. С крутого правого берега лиман простреливался как на ладони. Малый тральщик, снявший мины, уже не вернулся в Очаков. Он выбросился на песок в районе водной станции НКИ, где пролежал еще лет пять и после войны, пока не был разобран на дрова. Команда из четырех матросов ушла с отступающей Красной Армией.

Под оккупацией минный катер использовался экипажем «Смерча» как база, в том числе для переобувания в коньки. Когда подошел возраст угона в остарбайтеры, пришлось прятаться в погребе вплоть до освобождения Николаева. Через три дня Иван Кузин ушел на фронт. Через неделю уже геройствовал в Крыму. К окончанию войны с Японией дослужился до ефрейтора.

А в парусном спорте братья начинали в 1936 году под присмотром Евгении Алексеевны Ивановой. Жили они на Водопроводной, 7. Вместе с Юрой Куракиным учились в 39-й школе, которая и до войны была лучшей в городе вербовщицей рекрутов в ряды николаевских яхтсменов.

Первой яхтой Вани Кузина был «Норд-Ост». В том же 1936-м в Николаев из Ленинграда поступили четыре морские швертбота типа М-20, с номерами на парусе: «Ураган» – № 1, «Смерч» – № 2, «Шквал» – № 3, «Шторм» – № 4. Все эти яхты, копируя краснофлотскую шутку, в Яхтклубе называли дивизионом плохой погоды.

В 1937 году он юнгой на «Неве» (80 м²) ходил в Крым, командовал яхтой капитан Лёся Суэцкий*. Когда в 1940-м сдал экзамен на рулевого 2-го класса с правом управления судами парусностью до 20 м², ему доверили «Смерч», и Ваня самостоятельно водил швертбот в Новую Одессу и до Очакова.

После демобилизации в 1947 году он вернулся на свою яхту. «Смерч» оказался единственным из всего дивизиона, пережившим плохую погоду. Годом ранее его притянула яхта «Крепыш» из Очаковского рыбзавода в довольно плачевном состоянии**. Но фронтовик мог этого и не знать.

Общими усилиями «Смерча» быстро восстановили. В столярных работах очень помог Вася Ильченко. Корпус надежно защитили, вымазав дегтем изнутри и снаружи. Саша Голайко раздобыл на 61-м заводе трубу из АМГ для мачты. И яхта еще долго служила. По крайней мере, когда в 1952 году Иван Кузин уезжал на учебу в медицинский институт, «Смерч» находился в строю.

Успел он походить и на «Сорванце», и на «Волне», которая запомнилась послушной на руле и устойчивой на курсе. Изредка выходил на яхтах и после института. Но это всё мелочи яхтенной жизни. Самое важное о себе Иван Андреевич успел записать сам.

Автобиографический очерк Кузина Ивана Андреевича,
военного и послевоенного периода жизни

Я родился в г. Николаеве в многодетной семье рабочего. Отец, Кузин Андрей Васильевич, родился в Курской области, Мало-архангельский район, с. Гринёвка. Всю жизнь работал строительным мастером (кровельщик, маляр, штукатур, жестянщик). Мать, Кузина Евдокия Семёновна, родилась там же, окончила начальную школу и, выйдя замуж, всю жизнь воспитывала пятерых детей.

Старший брат, Михаил Андреевич, родился в 1919 году в Курской области. В 1940 г. Михаила призвали в армию в лётно-техническое училище в г. Кременчуге. В 1941 г. уже сел за штурвал военного боевого самолёта. Участник боевых действий. Два раза был сбит и ранен. Погиб в боях за Ригу весной 1945года.

Второй брат, Александр Андреевич, родился в 1923 г. в Курской области, до войны закончил 8 классов. В период оккупации города два с половиной года сидел в овощной яме во дворе дома, скрывался от немцев. После освобождения Николаева в 1944 году вместе со мной его призвали в Красную Армию. Он попал в пулемётчики, был дважды ранен. После войны окончил электромеханический техникум и был направлен на работу в г. Ужгород на должность начальника электромеханического цеха облэлектростанции. Часто лежал в стационаре с осложнениями от ран и после очередного обострения, умер.

Третий брат, Николай Андреевич, 1925 г.р. до войны закончил 8 классов. Во время оккупации с двумя братьями прятался от немцев в овощной яме под сараем во дворе дома. После освобождения Николаева был призван в ряды Красной Армии артиллеристом. Был ранен, и в боях за Будапешт, под городом Капошвар, весной 1945 г., погиб. По совместной договорённости двух правительств – СССР и Венгрии, а также председателем горсовета г. Капошвар за наш счёт Николаю был установлен памятник. В 1968 году во время туристической поездки в Венгрию и Чехословакию мы с супругой удостоверились о наличии там памятника.

Я родился 8 октября 1926 г. До войны закончил 7 классов, активно занимался спортом, особенно парусным. В 11 лет был юнгой на яхте в составе команды. В 15 лет я уже был яхтенным рулевым II класса на швертботах.

С 16 августа 1941 г. по 28 марта 1944 г. находился под оккупацией. На 3-тий день оккупации мы составом команды – я рулевой и два матроса, мои друзья, Кулиш Коля и Бондаренко Юра, пошли в яхт-клуб. Эллинги были открыты (полная бесхозяйственность). Мы взяли паруса своего швертбота «Смерч» и пошли ходить на фарватер. Как вдруг слышим, в нашу сторону летят ракеты – нас зовут. Мы подошли к пирсу (мостику). Нам на борт посадили немецкого генерала и двух майоров. Мы должны были прогуливаться по реке вдоль берега. Потом у меня родилась мысль – пойти к Варваровскому мосту. Мы видели, как за 7-10 дней перед оккупацией города наши моряки на тральщике ставили там подводные мины. И мы, согласовав между собой, решили подорваться на мине – сами погибнем, но и фашистов взорвём. И пошли ходить по реке вдоль моста. 12 раз прошли и не попали на мину. Позже мы узнали, что за 3-4 дня до оккупации наши моряки сняли мины. Поступок патриотизма у нас сорвался. И потекла у нас жизнь в оккупации под постоянным страхом смерти.

Через 15-20 дней после прихода фашистов в городе появилась виселица на 10 мест и каждые 2-3 дня вешали новых людей с одной и той же надписью на табличке «заложник». Через две недели поставили вторую виселицу на 10 мест. Комендатура ежедневно выпускала десятки постановлений, и все они заканчивались фразой: «За невыполнение распоряжения комендатуры – смерть на месте». И это было!

На третий день оккупации вышло постановление комендатуры: «Всем мужчинам в возрасте от 18 до 50 лет в течение 3-х дней явиться на регистрацию – ул. Советская, 43 (бывший спиртзавод)». И через три дня начали появляться случаи расстрела за неявку.

В 1943 г. вышло постановление о призыве для угона в Германию мужчин 1926 года рождения – это был год моего рождения. Мне пришлось дважды являться на сборный пункт, где мужчины проходили медицинскую комиссию, возглавляемую немцем. И дважды я отравлял сердце настоем трав, которые вызывали 160 и более ударов в минуту. После второго прихода на сборный пункт я спрятался с двумя старшими братьями в холодную сырую овощную яму под сараем во дворе дома. Недалеко от нас жила немка-колонистка (фолькcдойч) и всех мужчин выдавала коменданту, поэтому мы из ямы вылезали только с 2-х до 4-х часов ночи. Было очень тяжело. И так до освобождения Николаева. 28 марта 1944 г. был наш второй день рождения.

Первого апреля 1944 г., после освобождения Николаева, в 17 с половиной лет, я был призван в ряды Красной Армии.

Военный и боевой путь начал в 91-м отдельном инженерно-штурмовом сапёрном ордена Красной Звезды батальоне. И боевой путь у меня начался с разминирования на Керченском плацдарме. Затем нас перебросили на Яссо-Кишинёвский «котёл». Там у меня был неприятный случай. Сапёр, идущий рядом (3-5 м), подорвался на растяжке. Меня контузило и три осколка попали в затылок. В медсанчасти два из них вылущили, а третий «сидел» глубоко, не стали. Он и сейчас прощупывается в затылке. Это было в медсанбате, при части, и через 6 дней меня выписали в часть и мы пошли к границе Чехословакии. По пути мы снимали много мин у населения во дворах, домах.

В феврале-марте 1945 г. нас – 91-й сапёрный батальон – отозвали в РГК (резерв главного командования) под Москву. Там началась учёба с практической работой минёра. Но мины были не наши, а японские. Мы сразу поняли, что нас готовят к войне с Японией. И 14 мая 1945 г. нас поместили в товарные (!) вагоны на 2-х ярусные нары (доски) и отправили на ДВК – Дальневосточный край. Из-за большой перегрузки железной дороги мы находились в пути 49 суток – это сплошные неудобства во всём.

Прибыли мы в Приморский край и сразу нас направили в сопки (невысокие горы). Там мы обустроились – за двое суток из местного тростника надо было сделать спальни, кухни и подсобные помещения. 9 августа 1945 г. мы начали штурмовать сопки, минировать и разминировать дороги, мосты, водостоки.

На японской территории нашу роту придали бензоколонке. На «Студобеккерах» (5 тонн) на машину выделялся один сапёр – следить за дорогой. При малейшем подозрении на целостность дороги сапёр соскакивал с машины, раскапывал подозрительное место, извлекал – выкручивал взрыватель из мины, а корпус мины выбрасывал вниз, в сторону от дороги. Всё это время он был под обстрелом японских снайперов и пулемёта, но наши всегда прикрывали обратным огнём с сзади идущей машины. После потери у нас двух сапёров мы перешли на работу под дымовой завесой, вопреки возражениям шофёров бензовозов и танкистов, – они не видели, куда им ехать.

Через несколько дней нас перебросили в 101-й гвардейский тяжелотанковый полк. Вес каждого танка 48 тонн. Место нахождения сапёра на танке на трансмиссии (моторе за башней), но это небезопасно для сапёра, так как сидящие над дорогой в орешнике японцы-самураи осыпали огнём наши танки из стрелкового оружия. Поэтому сзади идущий танк всегда прикрывал огнём впереди идущий танк. Самураи верили, что советские танки сделаны из фанеры и их можно проткнуть ножом.

Через несколько дней командир части вызвал к себе трёх человек, в том числе и меня, и поставил задачу: взорвать ДОТ, который находился в ущелье между сопок и обстреливал три дороги. Артиллерия не могла его накрыть. Нам дали отделение пехоты для прикрытия нашей группы и снятия охраны ДОТа. Мы вооружились кумулятивными зарядами, одели бронежилеты, каски и ранним утром пошли к ДОТу.

После снятия охраны мы установили на ДОТе два кумулятивных заряда и взорвали его. Потом проверили результат взрыва и отправились назад в часть. Шли над дорогой через густой кустарник орешник. И вдруг мы заметили впереди слева шевеление кустарника. Мы пустили туда несколько очередей, пошли проверить результат и наткнулись на окровавленного самурая. И вдруг мы видим, как он положил правую руку на левое плечо. Было известно, что там у японцев-самураев находится чека от взрывателя. Мы все бросились врассыпную. Стоящий над ним сапёр погиб, тот кто был сбоку, упал в воронку, сержант остался совсем невредим, я был снизу от японца – меня взрывной волной контузило и перебросило вниз, через дорогу. Меня нашёл сержант. Очнулся я на плащ-палатке в медсанбате. Там меня прооперировали. Входных отверстий – три: справа, ниже лопатки и на лопатке. Вылущили два осколка, а один остался в мягких тканях – «мешать не будет». Через семь дней меня выписали в часть.

Мы двигались уже по территории Северной Кореи и вдруг «весёлое извещение»: 3 сентября 1945 года Япония капитулировала. Мы повернули в сторону Пхеньяна. В Пхеньяне мы жили в японских казармах со всеми удобствами. Но это было недолго.

В начале октября 1945 г. командир части пригласил к себе офицера, шофёра, семь подрывников и поставил очень серьёзную и опасную задачу: ездить по всей территории Манчжурии (нынешний северо-восточный Китай) и Северной Корее и, согласно админплана, взрывать оставшуюся японскую военную технику, вооружение, боеприпасы и все военные сооружения. Командир ориентировал, что через месяц нас подменят и вернут в часть, в Пхеньян. Никто и не думал нас подменять, и пробыли мы там более трёх месяцев с ежедневной (и ночной) опасностью для жизни.

Нельзя пропустить такой факт. В Китайской Народной Республике очень много внимания уделяется воспитанию патриотизма, и не только среди своего народа, но и по отношению к народам других государств. Так, Москва у них почти – священный город на всей земле и песня «Москва-Пекин» у них стала почти государственным гимном. В то время были очень хорошие, близкие взаимоотношения как на государственном уровне, так и между нашими народами. И мы, будучи там, почувствовали это на себе.

Однажды, переезжая с объекта на объект на грузовой (тягач) машине, кузов которой был плотно оббит брезентом, мы вдруг изнутри услышали громкий стук в борт машины и крик шофёра «Мы погибаем!» Мы все (9 человек) ринулись к дверцам на задней стенке и, увы, что мы увидели. Кузов машины висел над пропастью. Мы по борту машины выбрались и увидели «чудо». Рядом с машиной лежал молоденький китаец, правая стопа в крови и грязи под колесом машины. Из голеностопного сустава торчали косточки сустава. И обилие крови. Оказывается, он проходил мимо машины на крутом повороте и видел, как передние колёса машины остались в колее наверху, а задние – в глубокой колее с откосами книзу. И, когда работали задние колёса, они всё больше разбивали колею (состояние после дождя) и машина всё больше сползала в пропасть (более 2-х км.). Вокруг – ни камушка, сплошная грязь, и он быстро решил остановить сползание машины, подставив ногу под заднее колесо. Так и получилось.

Буксирующая машина вытаскивала нашу очень осторожно, не заводя мотор. Пострадавшего уложили на носилки и четыре человека держали его от раскачивания и так мы его довезли до госпиталя для военнопленных японцев. Мы, трое солдат, остались в палате помочь обработать больного. Пообещали ему и заведующему отделением, что будем его навещать. Два раза приезжали. Сохранить голеностопный сустав не удалось. И так 16-летний парень остался инвалидом. В беседе с ним он сказал, что не жалеет о потерянной стопе. «Главное, что он спас русских солдат».

Незабываемый случай, как спирт спас нас от верной гибели. Объект был очень большой и располагался под двумя сопками с двумя входами и выходами. Тоннели были высокие. По дну тоннелей проходила железнодорожная узкоколейка. В месте их перекрёстка был большой зал и все стены и коридоры были заполнены снарядами, минами и военной техникой. Тоннели были выше пояса заполнены водой и множеством растяжек к фугасам и другим взрывателям, которые переплетались. Пхеньян передал: «Этот объект надо взорвать».

Один наш сапёр побеседовал со сторожем – местным китайцем. У солдата был наш русско-китайский словарь. Он выяснил, что сторож – служака, и хорошо знает минные заграждения. Солдат пообещал, а потом и дал ведро спирта, который мы заработали накануне в соседнем селе на винзаводе за разминирование. Сторож открыл шлюзы, через 3-4 часа тоннели осушились и он отключил пульт управления растяжек. После этого мы прошли по тоннелям, проверили самые важные растяжки и вышли. Предупредили соседние сёла о взрыве, перекрыли дорогу и взорвали. Мы без потерь поехали на следующий объект. Подобных взрывов было много, но этот, под двумя сопками – особый.

До следующего объекта было три поворота. Самураи сидели в ямах и кустарниках по обе стороны дороги и очень активно обстреливали дорогу. Тогда мы решили применить плотную дымовую завесу и активно атаковать. Вблизи дороги этот манёвр нам удался. Мы без потерь (двое были ранены в конечности) прорвались дальше. И вот наступил радостный день – нам прибыла смена. Мы уехали. Ехали и днём, и ночью.

В часть в Пхеньян прибыли 2 января 1946 г. и, как всегда, принялись за учёбу и практику по расписанию.

В апреле 1946 г. проходила медкомиссия и меня из-за болезни желудка отправили в стройбат в Подмосковье на станцию Чкаловская на строительство аэродрома. Учитывая, что у меня подходил к концу срок службы в Армии, меня демобилизовали. Это произошло 7 сентября 1947 года.

Вернувшись домой к родителям в Николаев, я сразу пошёл на работу в училище им. Леваневского на должность слесарь-механик. Одновременно я пошёл учиться в 7-й класс вечерней школы. Закончил её на «отлично» и без экзаменов поступил в медучилище: 1948 – 1952 гг. Закончив на «отлично» медучилище, без экзаменов поступил в Винницкий медицинский институт им. Пирогова на лечебный факультет: 1952 – 1958 гг. Был направлен на работу в распоряжение Николаевского облздравотдела, где меня и оставили в должности лечебного инспектора облздравотдела. В 1962 г. переведён на должность главного врача больницы – обллечсанупр.

С 1965 г. по 1974 г. – начальник медслужбы УВД. С 1974 г. по 1993 г. – главный врач санатория-профилактория «Парус» треста «Николаевоблстрой».

С 1993 г. по 2011 г. – заведующий физиотерапевтическим отделением больницы скорой медицинской помощи. И, на заслуженный отдых!

За период работы во всех больницах вёл общественную работу. Так, в БСМП на всём протяжении работы был председателем Совета ветеранов больницы.

Во всех больницах, где я работал, возглавлял Всесоюзное общество рационализаторов и сам был его активным участником. Имею 19 внедрённых рационализаторских предложений. Являюсь почётным рационализатором.

Много времени уделял воспитанию патриотизма среди молодёжи. Регулярно встречался с учащимися школы № 22, школы-интерната № 7, сотрудниками Музея Лягина.

Много времени уделял и уделяю семье. Жена, Кузина Раиса Петровна, 29.06.1933 г.р., 50 лет проработала преподавателем английского языка в педагогическом институте им. Сухомлинского. Очень внимательная и заботливая о детях и обо мне. С ней вместе мы дожили до 60-летнего юбилея нашей семейной жизни в полном доверии и взаимопонимании. У нас две дочери, зятья, четверо внуков и три правнучки.